— Возможно, стоит подумать об аборте.
— Мне не важно, Джон, мальчик это будет или девочка. Всегда было не важно. Все, чего я хотела, — чтобы наш ребенок был здоров. Я бы даже не стала узнавать пол заранее, как многие родители, — для меня главное — знать, что с ним или с ней все в порядке. Я не хочу делать аборт. Это какая-то дикость — убивать своего ребенка потому, что ты хотел мальчика, а у тебя будет девочка.
Повисла пауза. Дело было не в том, мальчик это или девочка, все было гораздо сложнее, и оба это знали.
— На судах иногда возникают проблемы со связью, — сказал Джон. — Они зависят от спутника и не всегда могут получить сигнал. Я попробую позвонить еще раз утром.
На улице завыла еще одна сирена, к ней присоединилась пожарная машина.
— Я не хочу, чтобы ты делала аборт, — начал Джон. — Если только…
Он замолчал.
— Если только — что? — не выдержала Наоми.
— Сейчас в Штатах в некоторых лабораториях делают анализы… они могут сказать об эмбрионе все.
Наоми села на кровати и включила свет.
— Это тебе не одноразовый продукт, Джон. И не лабораторный эксперимент в чашке Петри или под стеклянным колпаком. И не… дрозофила какая-нибудь. — Она резко натянула на себя одеяло и прикрыла живот руками. — Это мой ребенок — наш ребенок, — и он сейчас растет у меня внутри. И я буду любить его или ее, и мне все равно, каким он… она будет. Я буду любить это создание, даже если она будет ростом четыре фута или вымахает на семь футов. Я буду любить ее, и мне плевать, будет она гениальной или умственно отсталой.
— Милая, я не…
Она перебила его:
— Ты все это придумал. Это была прежде всего твоя идея, и ты убедил меня. Я тебя не обвиняю — я знала, на что иду, и понимала, что мы рискуем. Я точно так же отвечаю за это решение, как и ты. Я хочу сказать другое — я не стану ни от чего отказываться. Может быть, все это — все то, что происходит, что Детторе перепутал пол, — может быть, так распорядилась сама природа. Так она сохраняет мир от полного безумия. Мне кажется, что тот день, когда матери начнут избавляться от своих нерожденных детей только по той причине, что дети оказались не такими, как ожидалось, станет началом конца.
Джон тоже сел.
— Если бы ты знала о болезни Галлея заранее, до того, как он родился, ты бы все равно его родила? Зная, какое будущее его ожидает?
Наоми ничего не ответила. Джон взглянул на нее и увидел, что по ее щеке ползет слеза. Он вытер ее своим носовым платком. Лицо Наоми исказилось от боли.
— Прости меня. Я не должен был так говорить.
Никакой реакции не последовало.
Джон снова вылез из постели, накинул махровый халат и вышел из спальни. Он чувствовал себя еще паршивее, чем пять минут назад. Он открыл дверь в свой кабинет, осторожно обошел кучи бумаг и дисков, перепутанные провода, набор объективов для фотоаппарата, стопку не прочитанных еще журналов, добрался до стола, включил настольную лампу и сел. Сумка с ноутбуком валялась там же, где он бросил ее, придя домой. Джон достал компьютер, поставил его на стол перед собой, включил и зашел в почту.
Пятнадцать новых писем. Одно, довольно язвительное, от его соперника по шахматам, Гаса Сантьяно из Брисбейна. Вот наглец, вяло удивился Джон. Сантьяно регулярно задерживался с ходами, часто на целую неделю, но стоило Джону пропустить пару дней, как австралиец начинал посылать нетерпеливые сообщения. Придется тебе подождать, подумал Джон. Он стал вполглаза просматривать другие сообщения, но вдруг замер и окончательно проснулся.
...Доктор Лео Детторе — re
Это автоматическое сообщение от доктора Лео Детторе. Доктор Детторе находится на научной конференции в Италии. Дата возвращения — 29 июля.
29 июля. Это завтра, подумал Джон. Или, скорее, уже сегодня.
Он кинулся обратно в спальню:
— Доктор Детторе был в отъезде, милая! Пришло письмо. Он возвращается завтра.
Наоми ничего не сказала, даже не пошевелилась. На ее щеках все еще блестели слезы. После долгой паузы она наконец нарушила молчание:
— Хорошо трахаться с Салли Кимберли?
Джон приехал на работу в начале десятого. Он страшно замерз, и его била дрожь. Мысли в голове путались. Поставив на стол чашку черного кофе и стакан холодной воды, он сел, выщелкнул из упаковки две таблетки аспирина и проглотил их.
Дождь стучал в окна. Дул сильный ветер. Пиджак Джона промок, брюки тоже вымокли и неприятно липли к ногам. Вдобавок он наступил в глубокую лужу, и в ботинках теперь хлюпало.
В одиннадцать часов у него была лекция. Перед тридцатью студентами. На тему негативного влияния современной медицины на процесс эволюции. За последние несколько тысяч лет наука и медицина сделали огромный скачок — от самого простейшего лечения зубов и изобретения очков до трансплантации органов и умения контролировать хронические болезни, ранее считавшиеся смертельными, такие как диабет. Это привело к тому, что выживали отнюдь не самые сильные или здоровые особи.
Когда-то род людей, имевших наследственно плохие зубы, был обречен на вымирание — они просто не смогли бы жевать. Точно так же и люди с плохим зрением — они становились более легкой добычей для хищников или врага и постепенно вымерли бы. Но теперь это больше не имело значения. Люди спокойно жили со своими недостатками, размножались и передавали их потомкам. То же самое происходило с врожденными дефектами органов или хроническими заболеваниями. С каждым годом на свет появлялось не меньше, а больше нездоровых людей. Наука медленно, но верно брала верх над дарвиновскими принципами естественного отбора.