Он проверил автоответчик. Звонил доктор Розенгартен. Тягучий, чуть гнусавый голос сообщил ему, что он звонит, как и просил его Джон, что он заканчивает работу и его не будет в клинике до завтра.
Джон немного приободрился. По крайней мере, Розенгартен перезвонил, и лично, а не через секретаршу. Он наберет ему еще раз утром.
Он прослушал остальные сообщения. Два поступили еще раньше, но он не успел их послушать. Оба звонка были из Швеции. Первый был от приятеля из Уппсальского университета, который собирался приехать в Лос-Анджелес осенью; второй от матери. Она спрашивала, как прошло посещение акушера, и упрекала Джона, что он не позвонил ей сам. Сейчас в Швеции было раннее утро. Слишком рано, чтобы звонить.
Он заглянул в почту. За то время, что он провел в баре, поступило около дюжины писем, но ничего важного не было. Ничего от Детторе.
Ублюдок.
Джон посмотрел по сторонам. Ему вдруг показалось, что в комнате что-то не так. Чего-то словно не хватало, но он не мог понять чего. Может быть, просто фотограф все переворошил.
Зазвонил мобильный, и он вздрогнул от неожиданности. Это была Наоми. Напуганная и растерянная.
— Ты где?
— В каби…бинете. Как раз ухжу. — Я впутал тебя в это. Все, что случилось, — моя вина. — Прости… был занят — этто… интерью… Она тебя знает… хочшь, пойдем ккуда-нибудь? Месси… мекси… мекси-канский ресторан? Или фу… су… суши?
Язык плохо повиновался ему, и Джон ничего не мог с этим поделать.
— Джон, с тобой все в порядке?
— Асса… ассолютно.
— Ты что, пьян? Джон! Ты говоришь как пьяный.
Он тупо посмотрел на трубку, как будто она могла подсказать правильный ответ.
— Нет, я…
— Ты говорил с доктором Детторе?
Очень медленно, стараясь как можно отчетливее произносить слова, Джон выговорил:
— Нет. Он… я не… я п-позвоню утром.
О господи! Он закрыл глаза. Наоми плакала.
— Я уже еду, милая. Я… еду сейчас домой.
— Не садись за руль, Джон. Я приеду и заберу тебя.
— Я могу… такси. Вызвать.
Она, судя по всему, немного справилась с собой; во всяком случае, голос у нее стал уверенней.
— Я тебя заберу. У нас не так много денег, чтобы разбрасывать их на такси. И мы купим какой-нибудь еды навынос. Я буду у тебя через двадцать минут.
Она повесила трубку. Джон неподвижно застыл в кресле. Ему было не по себе. Неприятное чувство усилилось. В комнате точно чего-то не хватало. Чего же, черт возьми?
Но неприятно было не поэтому. И не из-за диагноза доктора Розенгартена, и даже не из-за того, что Детторе был все время недоступен. Джона сильно беспокоил разговор с журналисткой. Он попытался припомнить, что именно рассказал ей. Милая женщина, симпатичная, доброжелательная и забавная. Кажется, он был несколько неосторожен и сказал слишком много, больше, чем надо. Больше, чем собирался.
Но ведь это было не для записи, правда?
Не могу спать. Джон храпит, как кабан. Давно не видела его таким пьяным. Зачем он так надрался? Конечно, мы оба расстроились после того, что сказал доктор Розенгартен, но алкоголь же не решит нашу проблему.
А лицо у него было испачкано губной помадой.
Разговаривала с мамой и с Харриет. Они обе звонили, хотели узнать, как все прошло сегодня. Я сказала, что доктор был вполне удовлетворен, что все хорошо. Харриет отдала нам все свои сбережения — что еще я могла сказать? Все прекрасно и замечательно, только вот одна маленькая поправка — это не мальчик, а девочка?
Но ведь на гены, отвечающие за пол, повлиять легче всего. Насколько я понимаю, у женщин две Х-хромосомы, у мужчин одна X- и одна Y-хромосома. Разделение этих хромосом производится в самых примитивных лабораториях. Если доктор Детторе даже такую элементарную вещь не смог сделать правильно, какая гарантия, что он сделал правильно все остальное?
И даже если предположить, что все остальное верно, что больше он нигде не ошибся, какие проблемы будут у девочки с теми генами, что мы выбрали? Мы попросили, чтобы наш ребенок был не меньше шести футов ростом, потому что подразумевался мальчик! Мы выбрали рост и телосложение для мужчины!
Все не так.
Джон уверен, что доктор Розенгартен ошибся. Возможно — он мне не понравился, и он явно нами не заинтересовался. Как сказал Джон, мы для него маленькие люди, такие, как мы, не имеют значения.
Господи, я так надеюсь, что он ошибся.
И кое-что еще не дает мне покоя. Салли Кимберли. Она сказала Джону, что мы с ней якобы сдружились. Какая чушь! Мы правда работали вместе. И обычно я нахожу общий язык со всеми. Но она настоящая стерва. Жесткая и безжалостная. Мы сразу невзлюбили друг друга, и даже не пытались это скрывать.
На самом деле в мире мало людей, которые не нравились бы мне так сильно, как Салли Кимберли.
А теперь щека Джона вся в ее помаде.
Наоми не спала. Джон понял это по звуку ее дыхания. Мерцание электронного будильника казалось ему слишком ярким; комнату заливало голубоватое свечение, раздражавшее его неимоверно. Вдалеке за окном завыла сирена, знакомая траурная песня. Ночная музыка Лос-Анджелеса.
Голова раскалывалась. Джону страшно хотелось пить. Принять таблетку и спать, спать, спать. Сейчас сон ему просто необходим. Он спустил ноги с кровати, взял со своей тумбочки пустой стакан, добрел до ванной и включил холодную воду. Затем кинул в рот две таблетки аспирина и вернулся в спальню.
— Что с нами будет? — вдруг спросила Наоми. Он лег рядом и нащупал ее руку. Но она не пожала ее в ответ, как обычно.