Наоми лежала на обтянутом кожей смотровом столе. Джон стоял рядом и с тревогой вглядывался в экран, где отражались данные электроэнцефалограммы. Яркий флуоресцентный свет придавал ее бледному лицу мертвенный оттенок. Сейчас Джону, обезумевшему от волнения, было уже все равно, потеряют они ребенка или нет. Лишь бы с Наоми все было в порядке. Больше он ничего не просит. И он ничем, ничем не мог ей помочь!
Белые полки были уставлены пузырьками, бутылочками, шприцами в пластиковых упаковках. В воздухе витал запах дезинфицирующего средства. Медсестра в голубой пижаме устанавливала капельницу.
— Систолическое восемьдесят. Повышается, — произнесла вторая.
Наоми растерянно посмотрела на Джона. Боль то отпускала ее, то возвращалась снова, и она опять начинала кричать и корчиться в судорогах.
Пожалуйста, хоть бы с ней все было в порядке. Пожалуйста, пусть с ней ничего не случится. Пожалуйста…
В комнату вошла еще одна женщина в голубой пижаме.
— Доктор Клаэссон?
— Позовите врача! — крикнул Джон. — Моя жена теряет ребенка! Позовите дежурного акушера!
«Элисон Шипли, старшая медсестра», — было написано на беджике у вошедшей. В руках она держала планшет для записей.
— Доктор Клаэссон, могу я задать вам несколько вопросов?
— Позовите дежурного акушера, черт вас возьми!
Ничуть не смутившись, она терпеливо улыбнулась:
— Доктор Клаэссон, мистер Шарпус-Джонс был в операционной, но уже направляется сюда. Он придет через пару минут.
— Джон, — позвала Наоми. Ее голос был необычайно спокойным.
Он перевел взгляд на нее.
— Мне нужно записать ваши данные. Для учета. Таковы правила, — сказала медсестра.
— Джон, прошу тебя, успокойся, — выдохнула Наоми. Дышала она все еще тяжело. — Мне уже лучше. Правда. Уже хорошо.
Джон посмотрел на провода, подсоединенные к ее груди и запястью, и поцеловал ее влажный лоб. Ничто в мире не имеет значения. Ничто, кроме Наоми.
— Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, — прошептала она и чуть кивнула. Потом протянула ему руку. Джон сжал ее, и она сильно сжала его руку в ответ. — Все хорошо. Честное слово, все нормально.
Занавески резко раздвинулись, и в палату вошел высокий мужчина в хирургической пижаме. Сдвинутая с лица маска висела у него под подбородком.
— Здравствуйте. Миссис Клаэссон?
Наоми кивнула.
Он бросил быстрый взгляд на Джона, потом снова посмотрел на Наоми:
— Прошу прощения за то, что вам пришлось подождать. Как вы себя чувствуете?
— Хорошо, — сказала Наоми.
Ничего не хорошо! — хотелось крикнуть Джону. Тебе только что было жутко больно, невыносимо больно! Скажи ему правду! Но он промолчал. Доктор Шарпус-Джонс внимательно осмотрел Наоми, ощупал живот, нажимая в разных местах, потом произвел внутренний осмотр. При этом он задавал Наоми вопросы. На некоторые она отвечала сама, ответы на другие подсказывал Джон.
Наконец доктор снял перчатки.
— Ну что ж, хорошая новость. Шейка матки не раскрыта, и кровотечения нет. Это означает, что никакого выкидыша…
Тело Наоми вдруг скрутила такая судорога, что доктор невольно отступил на шаг. Ее спина выгнулась, глаза закатились, и она испустила такой крик, что сердце Джона едва не разорвалось.
Несколько секунд спустя вокруг нее уже собралась целая толпа. В мгновение ока Наоми переложили на каталку, быстро вывезли из комнаты и покатили по коридору.
— Куда вы ее везете? — Джоном вдруг овладела дикая паника.
Никто ему не ответил.
Он рванул вслед за каталкой, но медсестра, Элисон Шипли, преградила ему путь.
— Пожалуйста, подождите здесь. — Она мягко взяла его за локоть.
— Ни за что!
Джон вырвал руку и побежал по коридору. На сей раз его задержал уже Шарпус-Джонс.
— Пожалуйста, доктор Клаэссон. Я понимаю, что вы волнуетесь, но вам туда нельзя.
Это была не просьба, а приказ. Приказ, который не обсуждается, несмотря на мягкий, сочувственный тон.
— Куда вы ее везете? — спросил Джон. — Что вы собираетесь делать?
— Мы сделаем ей ультразвук, и, может быть, тогда что-то станет понятно. Возможно, необходимо хирургическое вмешательство. Будет лучше для всех, если вы подождете здесь.
Джон пошел назад. Нужно позвонить матери Наоми и сообщить ей, что произошло. Это надо сделать в любом случае — они задерживаются, и следует предупредить об этом. Но он еще не мог не поделиться с кем-либо переживаниями.
Акушер появился примерно через час, по-прежнему в пижаме и с маской у подбородка. Лицо его было очень серьезным. Джон в ужасе уставился на него. Доктор присел рядом с ним.
— Что ж, опасность, кажется, миновала.
Джон молча смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова.
— У вас степень по медицине, доктор Клаэссон?
— Нет… я занимаюсь точными науками.
— Понятно. Нам пришлось произвести лапароскопию… — Он успокаивающе поднял ладонь. — Всего лишь небольшое сечение, называется разрез Пфанненштиля. Она в полном порядке, все хорошо. Боли вызывала киста в правом яичнике — произошел перекрут ножки, кровообращение в яичнике нарушилось, и началось омертвение тканей. У нее была дермоидная киста, возможно, очень давно, может, даже всю жизнь — удивительно, что ее до сих пор не обнаружили. И еще. Я не знаю, в курсе ли вы — у вашей жены врожденный порок матки.
— Порок? Какой порок?
— У нее двурогая матка.
— Двурогая матка? Что это… то есть… как это…
Информация не умещалась у Джона в голове. Почему доктор Детторе ничего не сказал? Он знал — не мог не знать. Может, он намеренно скрыл это? Почему Розенгартен тоже ничего не сказал? Ну, на это ответить легче. Он торопился, был невнимателен при осмотре и думал о чем-то другом.